Нина Амелина

В четверг четвертого числа в четыре с четвертью часа
лигурийский регулировщик регулировал в Лигурии,
но тридцать три корабля лавировали, лавировали, да так и не вылавировали,
а потом протокол про протокол протоколом запротоколировал,
как интервьюером интервьюируемый лигурийский регулировщик речисто,
да не чисто рапортовал, да не дорапортовал дорапортовывал да так
зарапортовался про размокропогодившуюся погоду что,
дабы инцидент не стал претендентом на судебный прецедент;
лигурийский регулировщик акклиматизировался в неконституционном
Константинополе,
где хохлатые хохотушки хохотом хохотали и кричали турке,
который начерно обкурен трубкой: не кури, турка, трубку,
купи лучше кипу пик, лучше пик кипу купи,
а то придет бомбардир из Бранденбурга — бомбами забомбардирует за то,
что некто чернорылый у него полдвора рылом изрыл, вырыл и подрыл;
но на самом деле турка не был в деле,
да и Клара-к крале в то время кралась к ларю, пока Карл у Клары кораллы
крал,
за что Клара у Карла украла кларнет,
а потом на дворе деготниковой вдовы Варвары два этих вора дрова
воровали;
но грех — не смех — не уложить в орех:
о Кларе с Карлом во мраке все раки шумели в драке, -
вот и не до бомбардира ворам было, и
не до деготниковой вдовы, и не до деготниковых детей;
зато рассердившаяся вдова убрала в сарай дрова:
раз дрова, два дрова, три дрова — не вместились все дрова,
и два дровосека, два дровокола- дроворуба для расчувствовавшейся
Варвары
выдворили дрова вширь двора обратно на дровяной двор,
где цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла;
цыпленок же цапли цепко цеплялся за цепь;
молодец против овец, а против молодца сам овца,
которой носит Сеня сено в сани,
потом везет Сеньку Соньку с Санькой на санках:
санки- скок, Сеньку- в бок, Соньку- в лоб, все- в сугроб,
а Сашка только шапкой шишки сшиб,
затем по шоссе Саша пошел, Саша на шоссе саше нашел;
Сонька же — Сашкина подружка шла по шоссе и сосала сушку,
да притом у Соньки-вертушки во рту еще и три ватрушки —
аккурат в медовик, но ей не до медовика —
Сонька и с ватрушками во рту пономаря перепономарит, - перевыпономарит:
жужжит, как жужелица, жужжит, да кружится:
была у Фрола — Фролу на Лавра наврала, пойдет к Лавру на Фрола Лавру
наврет,
что — вахмистр с вахмистршей, ротмистр с ротмистршей,
что у ужа — ужата, а у ежа- ежата,
а у него высокопоставленный гость унес трость,
и вскоре опять пять ребят съели пять опят
с полчетвертью четверика чечевицы без червоточины
и тысячу шестьсот шестьдесят шесть пирогов с творогом из сыворотки изпод простокваши;
о всем о том около кола колокола звоном раззванивали,
да так, что даже Константин — зальцбуржский бссперспективняк
из-под бронетранспортера констатировал:
как все колокола не переколоколовать, не перевыколоколовать,
так и всех скороговорок не перескороговорить, не перевыскороговорить;
но попытка — не пытка.

В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни
шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, - в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, - когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, - в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, - в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.

В возрасте от трех до пяти лет Гаргантюа растили и вос­питывали по всем правилам, ибо такова была воля его отца, и время он проводил, как все дети в том краю, а именно: пил, ел и спал; ел, спал и пил; спал, пил и ел. Вечно валялся в грязи, пачкал нос, мазал лицо, стапты­вал башмаки, ловил частенько мух и с увлечением гонялся за мотыльками, подвластными его отцу. Писал себе на башмаки, какал в штаны, утирал рукавом нос, сморкался в суп, шлепал по всем лужам, пил из туфли и имел обыкновение тереть себе живот корзинкой. Точил зубы о колодку, мыл руки похлебкой, расчесывал волосы стаканом, садился между двух стульев, укрывался мокрым мешком, запивал суп водой, как ему аукали, так он и откликался, кусался, когда смеялся, смеялся, когда кусался, частенько плевал в колодец, лопался от жира, нападал на своих, от дождя прятался в воде, ковал, когда остывало, ловил в небе журавля, прикидывался тихоней, драл козла, имел привычку бормотать себе под нос, возвращался к своим баранам, перескакивал из пятого в десятое, бил собаку в нази­дание льву, начинал не с того конца, обжегшись на молоке, дул на воду, выведывал всю подноготную, гонялся за двумя зайцами, любил, чтоб нынче было у него густо, а завтра хоть бы и пусто, толок воду в ступе, сам себя щекотал под мышками, уплетал за обе щеки, жертвовал богу, что не годилось ему са­мому, в будний день ударял в большой колокол и находил, что так и надо, целился в ворону, а попадал в корову, не плутал только в трех соснах, переливал из пустого в порожнее, скоблил бумагу, марал пергамент, задавал стрекача, куликал, не спросясь броду, совался в воду, оставался на бобах, полагал, что облака из молока, а луна из чугуна, с одного вола драл две шкуры, дурачком прикидывался, а в дураках оставлял других, прыгал выше носа, черпал воду решетом, клевал по зернышку, даровому коню неукоснительно смотрел в зубы, начинал за здра­вие, а кончал за упокой, в бочку дегтя подливал ложку меду, хвост вытаскивал, а нос у него завязал в грязи, охранял луну от волков, считал, что если бы да кабы у него во рту росли бобы, то был бы не рот, а целый огород, по одежке протягивал ножки, всегда платил той же монетой, на все чихал с высокого дерева, каждое утро драл козла. Отцовы щенки лакали из его миски, а он ел с ними. Он кусал их за уши, а они ему царапали нос, он им дул в зад, а они его лизали в губы.

Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда все уже отдохнуло после департаментского скрыпенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда все стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.

В четверг четвертого числа в четыре с четвертью часа лигурИйский регулировщик регулировал в ЛигУрии, но тридцать три корабля лавировали, лавировали, да так и не вЫлавировали, а потом протокол про протокол протоколом запротоколировал. Как интервьюЕром интервьюИруемый лигурийский регулировщик речИсто, да не чисто рапортовАл, да не дорапортовАл, дорапортОвывал. Да так зарапортовАлся про размокропогОдившуюся погоду, что дабы инцидент не стал претендентом на судебный прецедент, лигурийский регулировщик акклиматизировался в неконституционном Константинополе.
Где хохлатые хохотушки хохотом хохотали и кричали турке, который нАчерно обкурен трубкой: не кури, турка, трубку, купи лучше кипу пик, лучше пик кипу купи, а то придет бомбардир из БрАндебурга, бомбами забомбардирует за то, что некто чернорылый у него полдвора рылом изрыл, вырыл и подрыл. Но на самом деле турка не был в деле. Да и Клара-краля в то время кралась к ларю, пока Карл у Клары кораллы крал, за что Клара у Карла украла кларнет. А потом на дворе дЁготниковой вдовы Варвары два этих вОра дрова воровали. Но грех — не смех, не уложить в орех: о Кларе с Карлом во мраке все раки шумели в драке. Вот и не до бомбардира ворам было, но и не до дЁготниковой вдовы, и не до дЁготниковых детей. Зато рассердившаяся вдова убралА в сарай дрова: раз дрова, два дрова, три дрова — не вместились все дрова, и два дровосека, два дровокола-дроворуба для расчувствовавшейся Варвары выдворили дрова вширь двора обратно на дровяной двор, где цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла. Цыпленок же цапли цепко цеплялся за цепь. Молодец против овец, а против молодца — сам овца, которой носит Сеня сено в сани, потом везет Сенька Соньку с Санькой на санках: санки — скок, Сеньку — в бок, Соньку — в лоб, все — в сугроб.
А Сашка только шапкой шишки сшиб. Затем по шоссе Саша пошел, сашЕ на шоссе Саша нашел; Сонька же — Сашкина подружка — шла по шоссе и сосала сушку. Да притом у Соньки-вертушки во рту еще три ватрушки — аккурат медовик. Но ей не до медовика — Сонька с ватрушками во рту пономарЯ перепономарИт-перевЫпономарит. Жужжит, как жУжелица, жужжит, да крУжится: была у ФролА — ФролУ на ЛАвра наврала, пойдет к Лавру на ФролА Лавру наврет, что вАхмистр с вАхмистршей, рОтмистр с рОтмистршей, что у ужа — ужата, у ежа — ежата, а у него высокопоставленный гость унес трость, и вскоре опять пять ребят съели пять опят с полчетвертью четверика чечевицы без червотОчины, да тысячу шестьсот шестьдесят шесть пирогов с творогом из сыворотки из-под простокваши. О всём о том колокола-колокола звоном раззванивали, да так, что даже Константин ЗАльцбургский бесперспективняк из-под бронетранспортёра константировал. Как все колокола не переколоколовАть, не перевЫколоколовать, так и всех скороговорок не перескороговорИть, не перевЫскороговорить. Но попытка — не пытка.

Перед обращением в середине или конце предложения:

- Говори правильно и грамотно, Маша.
- Говори правильно, Маша, и грамотно.
- Говори, Маша, правильно и грамотно.

Перед коротким сравнением:

- Слово, как выстрел.
- Слово, как песня.
- Речь, как река.

Перед коротким причастным оборотом:

- Его речь напоминала узкую тропинку между кустами дерна, уже покрытыми мраком.
- Слова прыгали по камням и буеракам, беспрестанно пересекавшим его мысль.
- Его речь была невнятна и напоминали лодку, крепко привязанную к берегу.

Перед коротким деепричастным оборотом:

- Слово даёт возможность человеку познавать мир, осознавая его величие.
- Слово - могучее средство самовыражения (потребности, свойственной каждому человеку).
- Необходимо, хорошо зная свой язык, понимать и ценить поэтическую речь.

Перед вводной конструкцией:

- Когда все слова кончились (а говорил он около часа), я встала и медленно пошла к дверям.
- Все студенты (их было тринадцать) слушали преподавателя, затаив дыхание.
- Наконец (нелегко мне это далось) я решил научиться ораторскому искусству.

Перед комментарием после прямой речи:

- «Говори грамотно и красиво»,- попросила Маша.
- «Мне нравится, как ты выражаешь свои мысли»,- похвалил меня педагог.
- «Как же хорошо говорит Маша»,- Удивился Иван.

Перед союзами
- Слово - удивительный дар, которым обладает человек.
- Слово – это самое ценное и важное, что есть у человека.
- Слово, которое мы произносим без любви, как зерно, брошенное в холодную землю, не прорастает.
- Ценить слово важно, потому что словом мы можем и убить, и воскресить.
- Самое бесценное в слове то, что мы может поменять свое состояние, просто произнеся
нужное в данный момент слово

Я вам открою одну тайну. Дело в том, Александра, что и я, и вы, и все люди вообще живем не на той планете. Мы инопланетяне, так сказать. Понимаете?
Я поясню. Когда-то очень давно люди из далекого мира попали на эту планету и остались здесь волею обстоятельств. А потом родились наши предки, а потом мы.
Ведь это главное! Мы мучимся над мелкими, никому не нужными проблемами, мы тратим наши мысли и чувства впустую, мы от рождения смотрим себе под ноги, только под ноги. Помните, как с детства нас учат: "Смотри себе под ноги... Смотри не упади..." Мы умираем, так ничего и не поняв: кто мы и зачем мы здесь. А между тем где-то глубоко в нас живет одно стремление: туда, ввысь, домой! В тот далекий мир, откуда мы пришли. И где живут такие же люди, как мы. Только они дома и счастливы. Мне даже кажется, что они иногда думают о нас. Им нас очень жаль. Вы этого не чувствуете? Вспомните, у вас не было такого чувства, что кто-то жалеет вас и ждет?
Ведь - почему влюбленные смотрят на звезды? Почему их так привлекает небо? И оно распахивается перед ними, как двери в бесконечный, знакомый мир. Почему нам с детства снится чувство полета? А потом, к старости, нам снятся, что мы падаем вниз, стремительно падаем. О, это чувство ужасно! Но вам это, очевидно, еще не снилось. Почему во сне мы говорим на языках, нам неизвестных, совершенно свободно? Почему мы видим явственно удивительные ландшафты и строения, знакомые нам и которых мы никогда не видели наяву. Почему?
А чувства, необыкновенные, яркие, горячие, которые мы забываем днем!.. Вам не случалось узнавать людей, которых вы никогда не видели прежде? Узнавать, как давних знакомых, по одному движению, по запаху?.. А слова, обращенные к нам, которых никто не сказал!.. Нас зовут, просят о помощи, предупреждают об опасности... Десятки, сотни голосов. Откуда? Они у нас в крови.
Если бы всего этого не было... О, если бы не было! Разве стоило бы жить такую короткую жизнь, короткую, как мгновенье? Но за одну эту маленькую жизнь мы рождаемся и умираем десятки раз за многих других людей... Что это? Скажите!.. Это фантазии? Но они больше, чем целая жизнь. Зачем мы их убиваем? Ведь для чего-то они живут в нас.

Шишкосушильная фабрика
На шишкосушильную фабрику требуется шишкосушильщик для работы на шишкосушильном аппарате.
Шишкосушильщик должен иметь опыт шишкосушения на шишкосушильном аппарате с использованием шишкосушильной технологии качественного шишкосушения для наилучшего шишкосушения.
Он также должен отличать аппарат шишкосушения от аппарата нешишкосушения, ремонтировать шишкосушильный аппарат, отличать шишки, пригодные для шишкосушения, от шишек, негодных для шишкосушения, отличать шишки недошишкосушённые от шишек перешишкосушённых.
За каждую недошишкосушённую или перешишкосушённую шишку шишкосушильшик получит шишкосушилкой по голове.

Технология шишкосушения
После шишкосбора все шишкособранные шишки, пригодные для шишкосушения отправляются на шишкосушильную фабрику на шишковозе.
Шишковоз при помощи шишкосвального аппарата сваливает шишки в шишкосортировочный отдел.
Шишкосортировщики с использованием шишкосортировочной машины шишкосортируют шишки, пригодные для шишкосушения, от непригодных для шишкосушения.
Шишки, пригодные для шишкосушения, поступают в шишкошлифовальный отдел. В шишкошлифовальном отделе шишкошлифовщики на шишкошлифовальных аппаратах шишкошлифуют шишки от нешишкосушительных шишкоотростков.
Шишки прошедшие шишкошлифование попадают в шишкодробительный отдел. Шишкодробильщики на шишкодробилках дробят шишки до шишкодробильного состояния, выбрасывая не шишкодробные шишки на шишкосвалку, где шишкосвальщики сжигают нешишкодробные шишки в шишкопечи. Шишкодробные шишки высушиваются в шишкосушилках.